Original size 2480x3500

История и сказка: русский стиль на театральной сцене

This project is a student project at the School of Design or a research project at the School of Design. This project is not commercial and serves educational purposes
The project is taking part in the competition

«Театр есть искусство отражать жизнь» — Константин Станиславский

Концепция

Театр, обладая свободой фантазии и силой ритуального воздействия, стал пространством, где историческая память, народные образы и эстетические поиски эпохи соединялись в единое визуальное высказывание. В России с конца XVIII по начало XX века формируется тот самый «русский стиль» — сложный синтез древнерусской архитектурной архаики, мотивов готики, символики народной сказки и романтического мифотворчества, который становится узнаваемой формой художественного выражения на сцене. Возникновение интереса к национальному наследию в конце XVIII века связано с имперскими идеями эпохи Екатерины II. Уже в её придворных постановках, таких как «Начальное управление Олега», можно увидеть стремление представить Россию через величие истории и древние сюжеты, придавая сцене характер символического пространства. В подобных пьесах исторический материал становится не просто сюжетом, а основой для визуального мифа о государстве, где древнерусские мотивы используются для создания образа непрерывности и глубины культурной традиции.

В XIX веке сценография постепенно выходит за пределы декоративности и начинает выполнять роль полноценного художественного комментария. Работы А. А. Роллера, проекты К. О. Брауна формируют новый взгляд на сценическое пространство как на место взаимодействия прошлого и настоящего. В декорациях всё чаще появляются элементы русской архитектуры, стилизованные под старину интерьеры, орнаменты, которые не только создают атмосферу эпохи, но и выражают романтическое стремление к утраченной гармонии древней Руси. Национальный стиль в этот период становится способом художественного самовыражения и одновременно инструментом осмысления корней национальной культуры.

Серебряный век открывает этап неорусского романтизма, в котором сказка выходит на первый план как форма символического повествования. Театр превращается в пространство мистерии, а художники — в создателей нового мифа о России. В оформлении спектаклей Константина Коровина русская сказочность получает утончённый декоративный облик: сияющие цветовые гармонии, стилизованные формы, орнаментальная насыщенность рождают образ России как страны мечты, поэзии и внутреннего света. Здесь русский стиль перестаёт быть реконструкцией и становится свободной художественной интерпретацией культурного кода, выраженной через эмоциональный, почти музыкальный язык цвета и формы.

В исследование включены ключевые постановки и сценографические проекты, в которых национальный стиль выступает не просто декоративным фоном, но носителем смыслов и инструментом формирования коллективного образа России. От придворных торжеств до символистских постановок — все выбранные источники представляют собой примеры высокой визуальной выразительности и художественно-исторической значимости. Через анализ этих сценографических решений можно проследить, как театр стал зеркалом культурных процессов и как в его пространстве рождался многогранный и фантастический образ национальной традиции, ставший неотъемлемой частью русского художественного сознания.

Материал организован по хронологическому и тематическому принципам. Такое деление позволяет проследить эволюцию образа «русского мифа» от монархической аллегории к личной, поэтической интерпретации.

Гипотеза

Гипотеза исследования заключается в том, что русский стиль в театральной сценографии конца XVIII — начала XX века выполнял не декоративную, а конструктивную функцию: через сцену формировались разные версии национального мифа, которые отражали культурные и идеологические запросы эпохи. Театр выступал пространством, где художественные образы русской истории и народной традиции превращались в инструмент создания коллективной идентичности.

В имперской модели (Екатерина II, Браун) русский стиль использовался для утверждения идеи государственной преемственности и величия. В народно-символической линии (Коровин) он становился поэтическим образом «народной души», опирающимся на сказку и фольклор. В авангардной интерпретации (Татлин) национальные мотивы переосмыслялись как материал для создания утопического будущего.

Рубрикатор

Вступление I. Греческий проект Екатерины II в готическом оформлении II. Русский стиль в постановках А. А. Роллера III. Московские постановки К. О. Брауна IV. Постановки исторической трилогии V. Русская сказка глазами Константина Коровина Заключение Библиография Источники изображений

Вступление

Русская театральная сцена конца XVIII — начала XX века стала пространством, где история и сказка переплелись, рождая новые художественные формы. Здесь национальная идея находила зримое воплощение в образах, цвете и орнаменте, а художник-декоратор превращался в создателя особого мифологического мира. От готических фантазий Екатерины II до поэтических декораций Коровина путь русского стиля на сцене отражает не только эстетическую, но и духовную историю страны.

«Начальное управление Олега» — Греческий проект Екатерины II в готическом оформлении

Декорационное оформление пьесы Екатерины II «Начальное управление Олега» являлось не просто элементом театрального зрелища, но частью сложной идеологической конструкции, где художественная форма служила выражением имперского замысла. В рамках «Греческого проекта», направленного на утверждение России как преемницы Византии, императрица стремилась создать на сцене архитектурно-символическую модель империи — от древнерусских киевских палат до константинопольского трона.

В рукописном предисловии к альбому «Избранные старинные русские костюмы по подлинным памятникам» подчёркивалось, что Екатерина II «заказала роспись декораций наиболее способным живописцам» и требовала, чтобы зрелище «было исполнено со всей торжественностью и блеском, столь ему приличествующими»

Таким образом, именно декорации становились пространством, где воплощалась идея монархического величия и культурного преемства между Русью и Византией. (Корндорф, 2019)

Original size 988x687

Н. А. Львов по рисунку Алексея Оленина. «Сцена свадьбы князя Игоря» (из 1-го явления III действия «Начальное управление Олега»). Офорт, акварель. 24,9 × 34,6 см. Государственная Третьяковская галере

Императрица настаивала на «подлинном изображении древности», впервые в истории русского театра требуя от художников историко-археологической точности. Однако, как отмечает Корндорф, источников, позволявших достоверно реконструировать облик интерьеров X века, не существовало. Поэтому Екатерина допускала использование «готового подбора» — элементов из дворцовых и театральных кладовых, — но при этом предписывала сохранять «археологическую правду» формы.

Так, для сцен в Константинополе могли использоваться интерьеры византийского типа из царского репертуара, а для киевских эпизодов — адаптированные декорации московских хором XVII века, воспринимавшихся как «истинно греческие» по происхождению. В результате на сцене возникал гибридный визуальный язык, в котором археологическая реконструкция сочеталась с символической условностью, а историческая правдоподобность служила носителем политического смысла.

Original size 4424x2981

Н. А. Львов. «Сцена свадьбы князя Игоря и Прекрасы» (заставка III акта). Офорт (из кн.: «Начальное управление Олега», 1791). Офорт, акварель. 24,9 × 34,6 см. Государственная Третьяковская галерея.

Декорации спектакля выстраивались как визуальная карта греко-русской истории. Две основные сценические оси — Киев и Константинополь — символизировали геополитическую траекторию русского государства от варяжских истоков к византийскому наследию.

Киевские сцены, по замечанию Корндорф, оформлялись как «древнерусские княжеские палаты», насыщенные элементами национального орнамента и мотивами церковного убранства. Напротив, византийские эпизоды решались в духе архитектуры греческого классицизма, с купольными сводами, колоннадами и мозаичными фонами. Это противопоставление несло символическую нагрузку: «русская древность» в сценографии соотносилась с идеей нравственной чистоты и героического начала, тогда как Византия представляла культуру разума, традиции и имперской власти. Их соединение в финале пьесы образовывало сценическую метафору единства двух миров — античного и славянского.

Original size 4424x2981

Н. А. Львов. «Языческий жрец, приносящий жертву Перуну» (заставка I акта). Офорт. 1791. Фрагмент; по проекту А. Оленина — И. Иванов. «Главный жрец Перуна». Бумага, акварель.

В эстетическом отношении декорации спектакля воплощали сочетание классицистической ясности и готического историзма. Архитектурные фоны были насыщены декоративными деталями — стрельчатыми арками, орнаментальными поясами, стилизованными капителями, — что придавало сцене «готическое» звучание, характерное для позднепросветительской визуальности.

Этот готицизм не был стилистическим заимствованием, а выражал просвещённое стремление к подлинности: обращение к архаике рассматривалось как путь к моральной и исторической истине. Таким образом, театральное пространство становилось археологической лабораторией духа, где национальная древность обретала универсальное значение.

В совокупности декорации «Начального управления Олега» представляли собой аллегорическую архитектуру империи. Пространство сцены уподоблялось храму — с его осевой симметрией, иерархией форм и сакральной перспективой. Здесь каждый визуальный элемент подчинялся идее исторической преемственности: от варяжской дружины до византийского престола, от деревянных теремов до мраморных сводов.

В этом смысле Екатерининская сценография — не только иллюстрация текста, но форма политического высказывания. Она утверждала, что Россия, подобно античной державе, имеет своё мифологическое происхождение, свою «архитектуру времени», и что власть императрицы является законным продолжением византийской сакральной традиции.

Николай Львов. «Сцена из прибивания Олегом щита на Константинопольском ипподроме» (заставка V акта). Чернила, перо, кисть / Д. Кварөнги. Амфитеатр с фигурами. Начало 1800-х Бумага, тушь, перо, кисть.

Декорации «Начального управления Олега» были не просто сценическим антуражем — они создавали визуальный образ Российской империи как наследницы Восточной Римской державы. Театральное пространство здесь превращалось в модель исторического и культурного синтеза: готическое оформление древнерусской темы оказывалось инструментом осмысления национального стиля через призму археологии, антиковедения и политической утопии Екатерины II.

Русский стиль в постановках А. А. Роллера

Декорационное искусство Александра Андреевича Роллера (1805–1891) стало одним из важнейших проводников идей русского романтизма и поисков национального художественного языка в сценографии середины XIX века. Роллер, академик и главный художник Императорских театров, соединил принципы архитектурного мышления, характерные для эпохи романтизма, с новым пониманием театрального пространства как синтеза природы, архитектуры и поэзии света.

В творчестве Роллера русская сценография наследует европейским романтическим поискам — стремлению «воссоздать ушедшие цивилизации как воплощение утраченного идеала»

Его интерес к исторической достоверности и пластической выразительности архитектурных мотивов сближал художника с мастерами вроде К. Ф. Шинкеля и П. Г. Гонзаго, но Роллер наполнял эти мотивы русской эмоциональностью и декоративной пышностью. В сценах средневековых городов, залов и площадей — будь то «Рыцарский зал» или декорации к балету «Фауст» — готические мотивы у Роллера служили не просто архитектурным фоном, а символическим пространством духовного возвышения и поэтической мечты. При этом художник отходил от строгой подражательности западным образцам, сочетая готику с элементами русской декоративной традиции и православной символики света

Original size 1024x761

А. А. Роллер. «Сценография к опере „Руслан и Людмила“» — 1842. Эскиз декорации.

Однако, несомненно, что самой яркой страницей его биографии в России были многочисленные работы для петербургских театров, масштабы которой весьма внушительны и поражают историков театра, исследователей декорационного искусства. Сегодня в Санкт-Петербургской театральной библиотеке им. А. В. Луначарского хранится более 150 его театральных эскизов, а исследователи продолжают спорить об истинном количестве театральных спектаклей, оформленных художником-декоратором Л.-Ж. Дагерр во Франции, Ч. Баркер в Англии, А. Роллер в России воплотили на сцене динамическую декорацию, учитывающую временной фактор разворачивающегося перед зрителем действия. Такую воз можность дало использование в театре движущегося задника. Необыкновенно вытянутый формат панорамы снимал традиционную границу холста задника, аннулировал единую точку схода перспективы и задавал искомый временной вектор. (Давыдова, 1974)

Original size 1400x790

А. А. Роллер. «Эскиз декорации к постановке оперы М. И. Глинки „Иван Сусанин“». 1845. Эскиз. Бумага, чернила/акварель.

Особую страницу в истории русского стиля Роллера составляют его постановки парадных спектаклей в Петергофе. Здесь он впервые применил художественное освещение как самостоятельное выразительное средство. Иллюминации, созданные им в Луговом и Колонистском парках, превращали природный ландшафт в «живую декорацию», где свет подчеркивал природную красоту и архитектурную гармонию.

Original size 2048x1570

А. А. Роллер. Эскиз декорации к опере А. Н. Верстовского «Аскольдова могила». 1841. Бумага, акварель/чернила.

Роллер воспринимал сцену как архитектурное сооружение, а не плоский живописный задник. Его декорации отличались объемностью, перспективной глубиной и точной передачей материала. Готические порталы, арки и башни, спроектированные им для опер и балетов, воспринимались как реальные архитектурные формы, но всегда сохраняли элемент театральной условности. В отличие от рационального классицизма, его сценическое пространство строилось на контрастах света и тени, стремлении к драматическому эффекту и ощущению мистической атмосферы. В этом проявлялась не только романтическая эстетика, но и зарождающийся русский национальный стиль, который соединял духовную экспрессию с природной простотой

Original size 1152x862

А. А. Роллер. Эскиз декорации к опере А. Н. Верстовского «Аскольдова могила». 1841. Бумага, акварель/чернила.

Для Роллера природа была равноправным участником сценического действия. Он не копировал натуру, а стилизовал её, создавая «поэтический реализм», характерный для русской декоративной школы второй половины XIX века. Его ночные освещения Петергофских парков, «огненные» декорации и использование отражений воды предвосхищали визуальные поиски символистов и мастеров русского модерна. В этих постановках «декорацией служила сама природа, устранявшая всякий изысканный вымысел… истина, простота и натура превыше всего». Свет у Роллера становится живым элементом, способным передавать национальный характер русской поэзии — мягкий, мерцающий, соединяющий мистику и реальность

Original size 4820x3588

А. Роллер. «Эскизы декораций к опере „Руслан и Людмила“» М. И. Глинки. 1842. Эскизы. Бумага, акварель/карандаш.

А. А. Роллер стал одним из первых сценографов, кто выразил «русский стиль» не через копирование фольклорных мотивов, а через романтическое осмысление национальной природы и архитектуры. Его работы, в которых соединялись готическая фантазия, архитектурная логика и поэтика света, положили начало новому этапу в развитии отечественной театральной декорации — от имперского классицизма к живописной символике русского модерна.

Московские постановки К. О. Брауна «Аскольдова могила». «Чурова долина, или Сон наяву». «Громобой».

Карл Оттович Браун — одна из ключевых фигур становления русского стиля в театрально-декорационном искусстве первой половины XIX века. С 1824 по 1854 год он занимал должность декоратора и театрального машиниста Московских Императорских театров, создав визуальную основу для целого периода в истории отечественной сцены. Вероятно, Браун получил профессиональное образование за границей, прибыв в Россию уже зрелым мастером, чья техника и художественная культура оказали заметное влияние на развитие отечественного сценического оформления.

Именно с Брауна начинается так называемый «немецкий период» в русском театрально-декорационном искусстве. Однако, несмотря на иностранное происхождение, художник стал одним из первых, кто предпринял попытку воплотить на сцене образы древнерусской старины. Работая над постановками опер Александра Верстовского — «Пан Твардовский» (1828), «Вадим» (1832), «Аскольдова могила» (1835), «Тоска по родине» (1839) и «Чурова долина, или Сон наяву» (1841) — Браун создал серию акварельных эскизов, в которых романтический дух эпохи соединился с поисками национального художественного языка.

Original size 2444x1670

К. О. Браун. «Эскизы декораций к опере А. Н. Верстовского „Аскольдова могила“». 1835. Эскиз. Бумага, акварель/чернила.

К. О. Браун. «Эскиз декорации. Река» (Москва, Императорский Большой театр). Опера: «Аскольдова могила», 1835. Бумага, акварель/чернила. / «Эскиз декорации», 1835.

Его декорации отличались тонким чувством перспективы и продуманной композицией. В эскизах к «Аскольдовой могиле» особое внимание уделялось световым эффектам: холодный лунный свет и тёплое внутреннее освещение создавали атмосферу мистического напряжения, идеально соответствующую легендарному сюжету оперы. Особенность эскизов Брауна заключалась в их насыщенности действующими персонажами. Он изображал сцену не просто как пустое пространство, а как живую композицию, наполненную действием, что сближало его работы с пейзажами эпохи романтизма.

Original size 2020x1412

К. О. Браун. «Эскиз декораций к опере „Чурова долина, или Сон наяву“», 1844. Бумага, акварель/чернила.

В работах Брауна русская эстетика оживает как архитектурная фантазия, где мотивы московского зодчества XVII века переплетаются с элементами европейской готики и романского стиля. Это уникальное сочетание форм и декораций стало важным этапом в поиске «русского колорита» в европейском декорационном искусстве. Такие эксперименты способствовали формированию национального художественного стиля, объединяя традиционные русские элементы с передовыми европейскими влияниями.

Original size 2020x1412

К. О. Браун. «Эскиз декорации. Дворец Громобоя» (Москва, Императорский Большой театр). Опера: «Громобой», 1858. Бумага, акварель/чернила.

К. О. Браун. «Эскиз декорации. Дорога в лесу» — постановка: «Пан Твардовский», Москва, Императорский Большой театр, 1830 г. Бумага, акварель/чернила.

Современники отмечали исключительное мастерство московских постановок: как писал В. Ушаков, «московские балеты по великолепию декораций и костюмов… могут удовлетворить требования самого взыскательного хореографа». Основная заслуга этого «великолепия» принадлежала именно Карлу Брауну, чьи постановки — от «Аскольдовой могилы» до «Громобоя» — заложили основы сценического воплощения русского национального мифа.

Историческая трилогия — «Смерть Иоанна Грозного», «Борис Годунов» и «Жизнь за царя» — на протяжении полутора веков

Историческая трилогия — «Смерть Иоанна Грозного», «Борис Годунов» и «Жизнь за царя» — на протяжении полутора веков становилась для театральных художников пространством поиска национальной формы и смыслов русского стиля.

Поставленные в последней трети XIX — начале XX века сценические версии исторических драм и опер о Смутном времени занимали в российском театре особое место: они требовали одновременно документальной точности быта и выразительного панорамного решения массовых сцен. В традиции императорских и частных театров того времени оформление сочетало академическую пейзажную живопись, реконструктивные архитектурные мотивы и «народно-историческую» палитру, где ведущими мастерами выступали Бредов, Шишков и Бочаров; в начале XX века к этим традициям обращаются уже художники нового поколения — К. А. Коровин и Ф. Федоровский — а авангардные эксперименты и проектные предложения появляются в работах В. Татлина.

А. Бредов (1828–1899)

Альберт Бредов в оформлении оперы «Жизнь за царя» (1868) продолжает академическую традицию исторической достоверности. Он сочетает реалистичное изображение архитектурных деталей с торжественной декоративностью, создавая сцены, которые выглядят как театрализованная панорама. В «Польском зале» и «Окрестностях Москвы» пространство служит фоном для идеи самопожертвования и царской власти, подчёркивая монументальность исторического момента. Бредов создаёт глубокий и насыщенный мир, наполненный бытовыми и архитектурными деталями.

Декорации Бредова для оперы Михаила Глинки представляют собой важный этап в развитии русской исторической сценографии. Его работы отличаются строгостью композиции, симметрией и вниманием к деталям. Художник видит сцену как исторический зал, где каждая деталь — от орнамента и фактуры ткани до архитектурных элементов — имеет символическое значение.

Original size 808x566

Бредов, А. «Эскиз декорации. Окрестности Москвы». Санкт-Петербург, Императорский Мариинский театр. Опера: «Жизнь за царя», 1868. Бумага, акварель/гуашь.

В эскизе «Польский зал» художник мастерски использует холодную тональную гамму и насыщенную детализацию интерьера, чтобы подчеркнуть резкие различия между русским и западным мирами. Эти контрасты проявляются в архитектуре, декоре и атмосфере зала, отражая духовное величие и политическую сложность эпохи.

В картине «Окрестности Москвы» композиция строится на глубокой перспективе, которая создаёт ощущение простора и гармонии. Пейзаж отражает национальный характер и дух русского народа. В этих декорациях русский стиль проявляется через гармоничное сочетание архитектурной ясности и эмоциональной живописности. Художник стремится соединить документальную достоверность с эпическим настроением, передавая величие и красоту русской природы и культуры.

Original size 808x566

Бредов, А. «Эскиз декорации. Польский зал». Санкт-Петербург, Императорский Мариинский театр. Опера: «Жизнь за царя», 1868. Бумага, акварель/гуашь.

М. А. Шишков (1831/1832–1897)

Матвей Андреевич Шишков сохраняет историческую достоверность, но делает это более поэтично и психологично. Он переносит внимание с архитектурной точности на эмоциональную атмосферу. Пространство сцен у Шишкова всегда замкнуто, ограничено архитектурой — будто сжимающее героев исторической драмы. Художник не стремится к яркой декоративности, напротив — его «русский стиль» основан на скромной материальности: необработанное дерево, белёные стены, тяжелые ткани. Он показывает старину не как музей, а как живую, одухотворённую среду.

В эскизах к «Смерти Иоанна Грозного» и «Борису Годунову» (1860–1880-е гг.) он отходит от парадного зрелища в пользу камерного трагического пространства.

Original size 2826x1724

М. А. Шишков. «„Борис Годунов“. Эскиз декорации. Сад в Самборе». Россия, 1870. Бумага, акварель, гуашь, тушь, чернила; перо, кисть.

«Келья в Чудовом монастыре» и «Сад в Самборе» наполнены внутренним драматизмом: свет, тени, ограниченное пространство усиливают трагическое чувство времени и судьбы. Декорации решены с тонким живописным чувством света: приглушённые охристо-серые тона, мягкие тени, зыбкая фактура акварели создают ощущение духовной тишины и обречённости. Шишков сохраняет уважение к историческим формам, но придаёт им живописную экспрессию, что приближает его к новой живописной театральности конца XIX века.

Шишков сочетал академическую монументальность с интересом к «русскому» национальному колориту: в его эскизах для «Бориса Годунова» видно внимание к кремлевским массам, церковно-архитектурным формам и народным деталям — при этом работают приемы светотени и масштабных перспективных пространств, которые усиливают трагическую значимость сцены. Его работа часто воспроизводилась литографически и служила образцом «исторически-достоверной» сценографии в консервативном репертуаре.

В сравнении со своими современниками, Шишков заметно больше склонялся к созданию «типов» — архитектурных и декоративных архетипов, которыми можно было «одеть» разные эпизоды исторической драмы. Это делает его мостом между ремесленной традицией и возникшей позже модой на художественную репрезентацию национальной истории.

М. А. Шишков. «Борис Годунов». Эскиз декорации. Сад при дворе Мнишека. Россия, 1869 г. Бумага, акварель, тушь, белила / эскиз декорации к Смерть Иоанна Грозного А. К. Толстого Дата около 1889

М. И. Бочаров (1831 — 1895)

Михаил Иванович Бочаров делает следующий шаг — превращает историческую достоверность в декоративный символизм. Его «Венчание на царство» к «Борису Годунову» (1873–1874) построено на ритме архитектурных масс и насыщенной орнаментальности. Здесь царит золотисто-красная гамма, напоминающая иконописные традиции и праздничные церковные службы.

Original size 1507x918

М. И. Бочаров. «Борис Годунов». Эскиз декорации «Венчание на царство». 1873–1874 гг. Бум., гуашь, темпера, лак

Бочаров работает с театральной плоскостью как живописец: он использует контраст света и цвета для передачи психологического напряжения, сочетает линейную чёткость архитектурных форм с декоративной густотой фона. Его «русский стиль» тяготеет к обобщённости и декоративной цельности. В отличие от академического подхода Бредова, у Бочарова архитектура становится условной, ритмически упорядоченной, превращаясь в самостоятельную художественную систему.

Его «встроенные» пейзажи и парадные апофеозы в балетах и операх формировали ожидание сценической «фотографии» природы и дворцовой архитектуры. Для исторических сюжетов (включая ремонтные постановки опер и драм того же круга) он использовал широкие, глубинные планы, роскошные текстуры и академическую палитру, что усиливало эффект «величия эпохи».

Проводя сравнение, можно заметить, что если Шишков формирует типы и архитектурную систему, то Бочаров добавляет в неё «ландшафтную» глубину и декоративную филигранность — вместе они создают полноцветную, «кинематографически» широкую картину исторического действия

К. А. Коровин (1861 — 1939)

Константин Коровин развил сценический язык русского стиля в направлении живописного синтеза и стал поворотным пунктом в развитии русской сценографии. В его работах 1900–1930-х годов русский стиль утрачивает археологическую точность и становится образом национального духа, переданного через свет, цвет и ритм.Он не воссоздаёт древнюю Русь буквально, а передаёт её эмоциональный образ — через вибрацию света, насыщенность фактур, ощущение воздуха. Коровин превращает декорацию в живую среду действия, в которой проявляется поэтический взгляд на историю.

Коровин переосмыслял историческую сцену через призму световой и колористической свободы: его эскизы к «Борису» демонстрируют акварельную прозрачность, экспрессивную штриховку и декоративную редукцию деталей в пользу атмосферы и настроения. Это — отход от академического «рисунка-подлинника» в сторону театральной поэтики, где важнее ощущение времени и символический цвет, нежели документальная точность.

Параллели и отличие. Противопоставляя Коровина Шишкову и Бочарову, можно подчеркнуть: если последние строят «архитектуру» и «пейзаж», то Коровин создаёт «впечатление» — текстуру света и цветовой ритм. В репертуарной практике это давало более подвижную, «пластичную» сцену, пригодную для модернистских прочтений исторических сюжетов

Original size 1000x586

Коровин Борис Годунов. Коронование. 1934. Эскиз декорации к опере М. П. Мусоргского 'Борис Годунов

В его «Борисе Годунове» 1934 года архитектура уступает место цвету, свету и движению. Коровин использует крупные живописные мазки, тонкие вибрации света, динамичные цветовые пятна. Его декорации не реконструируют пространство, а создают эмоциональную атмосферу: чувствуешь не Кремль или собор, а дыхание времени — тревожное, торжественное, величественное. Он разрушает границу между живописью и архитектурой: сценическая плоскость превращается в живое полотно, а свет становится главным драматургическим инструментом.

Коровин мастерски соединял архитектурные мотивы, древнерусскую орнаментику и собственное ощущение поэтической реальности. В профессиональной литературе неоднократно подчёркивается, что именно он стал одним из тех художников, кто превратил декорацию в самостоятельную художественную ценность, где «история проявляется через эмоциональную красочность». Его эскизы не стремятся к археологической точности; важнее — настроение, свет, воздух, драматизм фактуры.

Ф. Ф. Федоровский (1883 — 1955)

Фёдор Фёдорович Федоровский продолжил линию Коровина, но придал ей монументальную и символическую выразительность. Он придал русскому стилю монументально-декоративное звучание.

Федоровский работает с масштабом и светом как с архитектурными категориями: мощные формы, яркие локальные цвета, контраст теплого золота и холодных синих теней создают ощущение духовной мощи. Декорации следуют законам монументальной живописи: они насыщены сильными, выразительными силуэтами, четкой перспективой и фронтальностью, что придает им особую торжественность и величие. В творчестве Федоровского русский стиль приобретает государственный масштаб, становясь символом исторической преемственности и национального величия. Его произведения воплощают важные исторические и культурные идеи, создавая ощущение стабильности и величия русской культуры.

Original size 3609x2796

ФЕДОР ФЕДОРОВСКИЙ Венчание на царство. 1949 Эскиз декорации к спектаклю «Борис Годунов» (опера М. П. Мусоргского). Большой театр. Холст, масло.

Его сценические решения для опер «Борис Годунов» и «Иван Сусанин» создают величественный образ России, представляя её как героическое государство. Архитектура в этих постановках становится символом духовной силы, исторической преемственности и национального единства. В его работах гармонично сочетаются реализм, декоративная выразительность и масштабность монументального искусства. Это придаёт постановкам особую торжественность и монументальность, делая их близкими к традициям народного зодчества и иконописного колорита. Его сценические образы наполнены глубоким символизмом, отражая не только исторические события, но и духовные ценности русского народа.

По сравнению с Коровиным, выступающим как поэтический импровизатор и с академическими мастерскими Шишкова и Бочарова, Федоровский — конструктор монументальной сцены, который аккуратно синтезирует академизм и современные технические возможности сцены; его язык особенно хорошо работал в советской эстетике «величия истории»

В. Е. Татлин (1885–1953)

Владимир Татлин, обращаясь в 1913 году к так и не неосуществлённому проекту «Жизни за царя», переосмыслил русский стиль через язык авангарда и предложил радикально новое прочтение темы — конструктивистское и философское.

Его неосуществлённый проект «Жизни за царя» (1913) стал поворотным опытом для русской сценографии. В этом решении Татлин продолжает традицию русского стиля, но переводит её в язык современности: древние формы превращаются в ритмы и объемы, в символы духовного движения. Его русский стиль — не образ прошлого, а метафора обновления, диалога с будущим.

0

Владимир Татлин. «Эскизы декораций к неосуществлённой постановке оперы М. И. Глинки „Жизнь за царя“», 1913. Эскизы «Палаты» / «Лес». Бумага, карандаш/акварель.

Его конструктивные эскизы — «Лес», «Палаты», «Спасские ворота» — разрушают иллюзию глубины, превращая декорацию в динамическую структуру. Он уходит от живописного изображения к архитектонному принципу, где форма и объем выражают идею времени и движения. Так рождается новый взгляд на национальную традицию — не как на архив прошлого, а как на живой материал художественного эксперимента. В данных эскизах он отказывается от иллюзионизма и перспективы, превращая декорацию в пространственную конструкцию. Вместо живописного изображения — структура, каркас, движение форм. Архитектоника заменяет архитектуру, цвет становится материалом, а свет — пластическим элементом.

0

Владимир Татлин. «Эскизы декораций к неосуществлённой постановке оперы М. И. Глинки „Жизнь за царя“», 1913. Эскизы «Спасские ворота». Бумага, карандаш/акварель.

От реалистических панорам Бредова до конструктивных форм Татлина сценография исторической трилогии раскрывает эволюцию русского стиля как живого организма. В XIX веке он осмысляется через архитектурную и живописную реконструкцию истории, в начале XX — через поэтическое переживание национального характера, а в авангарде — через поиск универсальной художественной формы. Эти декорации показывают, что русский стиль в театре — не просто набор орнаментов и традиций, а способ мышления, художественный язык, через который сцена воплощает идею исторической памяти и духовной преемственности.

Русская сказка глазами Коровина

Театральные эскизы Константина Коровина занимают особое место в развитии русского сценографического искусства начала ХХ века. Его работа в опере и балете совпала с периодом стремительного обновления сценической эстетики, когда внимание художников было обращено к русскому национальному стилю, поиску «сказочной» декоративности и созданию эмоционально насыщенной среды. Как отмечали исследователи, Коровин стремился к «живописной атмосфере, которая работает не как фон, а как действенный участник спектакля».

Original size 3368x2580

Коровин, К. «Плач Ярославны». 1909. Эскиз декорации к опере А. П. Бородина «Князь Игорь». Бумага, акварель/гуашь.

Особое место в творчестве Константина Коровина занимает обращение к русскому стилю и национальным традициям. Это было особенно актуально в эпоху расцвета национально-романтического театра, когда интерес к фольклору и культурному наследию России достиг своего пика. Работая над операми Николая Римского-Корсакова, балетами на народные темы и постановками, вдохновлёнными русскими сказками, художник разработал уникальный подход к интерпретации национальной тематики. Его декорации к операм «Снегурочка», «Садко», «Золотой петушок» и балету «Конёк-Горбунок» создали яркий образ русской сказки. В отличие от художников, ориентировавшихся на строгую историческую реконструкцию, Коровин воспринимал «русский стиль» как область творческой свободы и поэтического переосмысления. Поэтому его сказочные сцены всегда насыщены ощущением волшебства, движения, внутреннего сияния.

К. А. Коровин. «Скит». 1912. Эскиз декорации к опере М. П. Мусоргского «Хованщина». «Красная площадь в Москве», 1910 — эскиз I акта постановки «Хованщина». Бумага, акварель/гуашь.

Этот подход ясно раскрывается в конкретных примерах, представленных на изображениях. Так, эскиз «Скит» 1912 года к опере Мусоргского «Хованщина» поражает мрачной, но живой материальностью тёмного лесного пространства: грубые вертикали брёвен, глубокие охристые и зелёные тона создают суровый, почти мистический образ древнерусского быта, который одновременно звучит как эмоциональная прелюдия к драматическим событиям оперы. В другом эскизе — «Красная площадь в Москве» (1910) к тому же произведению — Коровин выстраивает пространство в иной тональности: яркое, холодное небо, переливчатые голубые и розовые оттенки, мерцающие на фоне архитектурных массивов, создают атмосферу торжественного, величавого исторического момента. Здесь сказочность уступает место эпическому взгляду, но живописность и эмоциональный световой строй остаются определяющими.

К. А. Коровин. «Терем Дадона». 1909. Эскиз декорации к опере Н. А. Римского-Корсакова «Золотой петушок». «Сад Лариных». 1908 — эскиз к опере П. И. Чайковского «Евгений Онегин». Бумага, акварель.

Среди наиболее существенных особенностей сценографии Коровина исследователи отмечают его стремление к живописной интерпретации пространства. Он перенёс на сцену приёмы своей живописи: свободный, подвижный мазок, игру цветовых пятен, сложные световые переходы. Вместо линейной точности он предпочитал цветовую слитность, создавая среду, наполненную воздухом и внутренним движением. Свет в его работах выступает не как технический инструмент, а как драматургическая сила: холодные переливы голубого и зелёного оттеняют героические или тревожные сцены, золотистые рефлексы формируют ощущение праздника или сказочности, тёмные глубокие массы усиливают трагическое звучание действия.

Художник не стремился к достоверному, исторически выверенному реконструированию эпохи — он предпочитал эмоциональную правду, способность театральной среды передавать настроение и внутренний строй произведения. Именно поэтому его декорации воспринимаются не как фон, а как полноценный пласт пьесы или оперы, формирующий образный строй спектакля.

К. А. Коровин. «Пристань в Новгороде». Эскиз декорации к опере Н. А. Римского-Корсакова «Садко». 1906. «Танец». Эскиз декорации для постановки балета Ц. Пуньи «Конёк-Горбунок». 1912.

Сказочные черты особенно ярко проявляются в эскизах к постановкам по народным мотивам. В работе «Причал в Новгороде» (1906) для оперы «Садко» светлая гамма, движение корабельных парусов и декоративная ритмика архитектуры превращают сцену в эпический, почти былинный образ народного мира — праздничный, многолюдный, сияющий. А в эскизе «Танец» (1912) для балета «Конёк-Горбунок» сказочность раскрывается через фантастическую игру цвета: голубые, фиолетовые, золотистые переливы формируют не конкретное место действия, а волшебное пространство, в котором границы реальности растворяются. Такой подход создаёт особый тип сценической поэтики — не буквальной, а метафорической, построенной на эмоциональном переживании цветового и светового мира.

К. А. Коровин. «Эскиз декорации к опере Н. А. Римского-Корсакова „Садко“». 1914. Большой театр, Москва. Бумага, акварель/гуашь.

Original size 1597x626

К. А. Коровин. «Торговая площадь». Эскиз декорации к 1-й картине 1-го акта балета «Конёк-Горбунок» Ч. Пуньи. 1901. Бумага, акварель/гуашь.

Совокупность этих особенностей позволяет рассматривать театральное наследие Коровина как одно из центральных явлений русского искусства начала века. Его эскизы формировали визуальное представление о «русской сказке» на сцене и одновременно раскрывали потенциал живописного мышления в театре. Он оказал влияние на многие поколения художников, доказав, что сценография может быть не вспомогательным, а равноправным художественным высказыванием. Именно благодаря такому пониманию сцена в его работах превращается в пространство, где история и сказка становятся частью единого художественного мира — яркого, эмоционального и глубоко национального.

Original size 1920x651

К. А. Коровин. «Руслан и Голова». 1902. Эскиз декорации к опере М. Глинки «Руслан и Людмила». Бумага, акварель/гуашь.

Заключение

Русский стиль в театральном искусстве стал формой национального самопознания. Сценография, как зеркало эпохи, зафиксировала смену культурных парадигм — от классицистической репрезентативности к символической глубине Серебряного века. Визуальные решения художников, начиная с Николая Львова и заканчивая Константином Коровиным и Владимиром Татлиным, демонстрируют, как театральное пространство может не только отражать исторические события, но и создавать новые мифы. Театр стал местом, где русская культура обрела свой уникальный визуальный язык. Этот язык соединяет документальность и фантазию, реальные исторические факты и сказочные образы, делая театр важной площадкой для осмысления и переосмысления культурного наследия.

Bibliography
Show
1.

Агратина Е. Е. Из истории русско-европейских художественных связей / Е. Е. Агратина. — Москва: Прогресс-Традиция, 2019. — 288 с.

2.

Борисова Е. А., Каждан Т. П. Русская архитектура конца XIX — начала XX века / Е. А. Борисова, Т. П. Каждан. — Москва: [б. и.], 1971. — 276 с.

3.

Голубева О. Н. Готические мотивы в контексте развития русского жилого интерьера XIX века: дис. … канд. искусствоведения / О. Н. Голубева. — Москва, 2005. — 187 с.

4.

Иконников А. В. Историзм в архитектуре / А. В. Иконников. — Москва: Стройиздат, 1997. — 224 с.

5.

Корндорф А. Начальное управление Олега. Греко-готическая декорация и политический заказ // Василий Баженов и греко-готический вкус. Сб. статей. — М.: ГИИ, 2019.

6.

Прорыв. Русское театрально-декорационное искусство 1870–1930. — Москва: ГЦТМ им. Бахрушина, 2015–2016. — 432 с.

7.

Сарабьянов А. Д. Русский авангард и не только / А. Д. Сарабьянов. — Москва: АСТ, 2023. — 304 с.

8.

Сидорина Е. В. Конструктивизм без берегов / Е. В. Сидорина. — Москва: Прогресс-Традиция, 2012. — 248 с.

9.

Степина А. Г., Петрова А. А. Мир — театр. Архитектура и сценография в России / А. Г. Степина, А. А. Петрова. — Москва: Кучково поле, 2017. — 368 с.

10.

Сыркина Ф. Я. Русское театрально-декорационное искусство / Ф. Я. Сыркина. — Москва: Искусство, 1978. — 304 с.

Image sources
Show
1.2.3.4.5.6.7.8.9.10.11.12.13.14.15.16.17.18.19.20.21.22.23.24.25.26.27.28.29.
История и сказка: русский стиль на театральной сцене
We use cookies to improve the operation of the HSE website and to enhance its usability. More detailed information on the use of cookies can be fou...
Show more