Original size 752x1200

Пространство балкона, как культурный код травмы поколения

This project is a student project at the School of Design or a research project at the School of Design. This project is not commercial and serves educational purposes

The project is taking part in the competition

Визуальные исследования (27 ноября)

Рубрикатор

Концепция «А вдруг пригодиться?» или как начинался и в чем проявлялся синдром Плюшкина Первые признаки Балкон, как культурный код поколения От «свалки» к эстетизации Обратно к истокам Вывод

Концепция

Люди постоянно использовали балкон для разных целей. Это не просто часть дома и увеличение его площади. Это пространство находящееся на границе приватного и публичного, внутреннего и внешнего, становится ключом к пониманию особой «вещной» метафизики, раскрывающей влияние нематериального — предписаний, норм, обстоятельств, эпохи, на материальное — места и пространства, в которых существует человек.

Исследование будет опираться на традицию изучения повседневности и «гетеротопий» Мишеля Фуко, который определял подобные маргинальные, иные пространства как зеркала, отражающие и одновременно компенсирующие, инвертирующие или отрицающие реальность основного общества. Балкон-склад — это и есть такая гетеротопия: формально часть дома, он функционально ему противоречит, будучи не местом отдыха, а архивом вытесненного и забытого.

Пространство, где мы живем, пространство, увлекающее нас за пределы самих себя, пространство, в котором как раз и развертывается эрозия нашей жизни, нашего времени и нашей истории — это пространство, которое подтачивает нас и изборождает нас морщинами, само по себе является еще и гетерогенным. Иначе говоря, «…» мы живем в рамках множества отношений, определяющих местоположения, не сводимые друг к другу и совершенно друг на друга не накладывающиеся. [1]

В своем визуальном исследовании я рассматриваю пространство балкона с точки зрения идентичности. Она здесь часто связано с влиянием эпохи, диалогом между эпохой, поколением и конкретной личности.

Так, например, балкон эпохи «застоя» стал не просто складом, а материализованным симптомом коллективной травмы. Экономика перманентного дефицита породила особый тип мышления, при котором потенциальная ценность вещи в гипотетическом «чёрном дне» полностью вытесняла её сиюминутную бесполезность. Через визуальную антропологию — анализ типажей хранения (от хаотичных завалов да систематизированных запасов и арт пространства) — я проанализирую, как логика выживания трансформировала архитектурный элемент, предназначенный для созерцания мира, в самобытное пространство «вне» квартиры, главной функцией которого стало накопление.

Этот феномен находит свою мощную литературную параллель в образе Плюшкина из «Мёртвых душ» Н. В. Гоголя. Однако если у Гоголя плюшкинство — это патология индивида, то в СССР оно стало социально обусловленной нормой, коллективным поведением. В этом контексте исследование проводит параллель с концепцией «Тактик» Мишеля де Серто, который описывал способы, которыми обычные люди приспосабливают и используют навязанные им структуры. Накопление хлама на балконе было именно такой «тактикой» — хитроумным, хоть и уродливым, ответом граждан на дисфункцию государственной системы распределения, их личной стратегией обеспечения безопасности в условиях нестабильности.

«А вдруг пригодиться?» или как начинался и в чем проявлялся синдром Плюшкина

Синдром Плюшкина, или патологическое накопительство, представляет собой сложное психологическое расстройство, коренящееся в глубокой тревоге и утрате доверия к миру. Это не просто бездумное собирание хлама, а ритуал создания иллюзорной безопасности через материальные объекты. Человек, страдающий этим синдромом, проецирует на вещи — будь то сломанный стул, пустая банка или стопка старых газет — функцию «потенциальной полезности», которая в любой момент может быть активирована. Эта потенциальность становится важнее их сиюминутной бесполезности. Пространство такого индивида постепенно превращается в лабиринт из его же страхов и несбывшихся надежд, где каждая новая вещь лишь усугубляет чувство изоляции, но отказаться от нее — значит столкнуться с экзистенциальной пустотой и уязвимостью.

В контексте советской действительности эта индивидуальная патология была гипертрофирована до масштабов коллективной культурной практики. Если классический плюшкинский синдром — это личная драма, то в СССР он стал социально одобряемой формой рационального поведения. Государственная экономика дефицита, где отсутствовала обратная связь между спросом и предложением, системно прививала гражданам ощущение хронической нехватки и нестабильности. В этих условиях привычка откладывать «на черный день» или «авось пригодится» была не симптомом болезни, а механизмом адаптации. Накопление консервов, стройматериалов, запчастей и просто «добротной» старой мебели было актом бытового прогнозирования и создания личной системы страхования от рисков, которые сама система не могла покрыть. Это был разумный ответ на неразумные обстоятельства.

Фотографии для статей о синдроме Плюшкина, автор неизвестен

Балкон в этой системе становится не просто складом, а активным пространством-сообщником, ведущим непрерывный диалог со своим владельцем. В его наполнении, как в палимпсесте, записывается биография человека и его травмы. Хаотичный склад из ящиков и мешков ведет немой спор с настоящим, настаивая на ценности прошлого опыта и предостерегая от будущей нужды. Каждая вещь на нем — это аргумент в этом внутреннем диалоге, материальное доказательство необходимости бережливости и недоверия к изобилию. В то же время, балкон, превращенный в оазис с цветами или зону для отдыха, ведет принципиально иной разговор — он говорит о преодолении, о праве на эстетику, а не только на функциональность, о готовности жить в настоящем, а не постоянно готовиться к гипотетическому будущему. Таким образом, балкон функционирует как проекция внутреннего мира, зеркало, в котором отражаются не только бытовые привычки, но и глубинные, часто неосознаваемые установки его хозяина, его диалог с историей и его попытка самоопределения в меняющемся мире.

Original size 1024x717

Фотография для статьи «ОХОТА НА ПЛЮШКИНА. Как бороться с „накопителями“?»

Первые признаки

Люди, пережившие войны, голод, тотальные дефициты и пустые полки, на подсознательном уровне стремились создать материальный буфер между собой и враждебным миром.

Наверняка дома у всех стоял сервант с хрусталем, сервизами и, который поколениями оставался в зале, используемый лишь несколько раз в год по особым случаям. Нельзя было доставать оттуда ничего, ведь это только для особых случаев, точно также как и нельзя было сразу надевать только купленную одежду, а вдруг испортишь, новую не купят. Но сервант был не просто мебелью. Он был материализованной надеждой, символом «нормальной», красивой и стабильной жизни, которая всегда должна быть наготове, как парадная форма на случай внезапного праздника.

Эта привычка хранить «на черный день» и оставлять с мыслью «а вдруг пригодиться» была прямым следствием тотального дефицита, когда государство, обещая светлое будущее, не могло обеспечить настоящее, перекладывая груз бытового выживания на плечи граждан.

Фотографии советского серванта, автор неизвестен

Балкон, как культурный код поколения

Чтобы понять феномен советского балкона, необходимо рассмотреть его не просто как физическую территорию или часть пространства квартиры, а как сложный семиотический объект, используя методы анализа пространства, разработанные такими теоретиками, как Анри Лефевр и Мишель де Серто. Лефевр различал «представления о пространстве» (как его задумывают архитекторы и власть) и «репрезентативные пространства» (как его проживают и осваивают обычные люди).

Балкон — это ярчайший пример столкновения этих двух концепций. Власть представляла его как элемент фасада, символ урбанизации и оседлого образа жизни, внешнее отражение квартиры и жильцов, дополнительное пространство в маленьких квартирах. Но люди превратили его в сугубо утилитарное, а зачастую и маргинальное пространство-гетто для вещей, не вписывающихся в официальный быт.

Это пространство вело постоянный, молчаливый диалог. Во-первых, диалог между человеком и государством. Захламленный балкон был немой формой протеста, невербальным сообщением системе: «Ты не можешь обеспечить меня надежностью, поэтому я вынужден создавать ее сам, изолируясь от твоих эстетических норм твоим же строительным мусором». Государство требовало порядка и парадности фасадов, но граждане, пользуясь относительной непросматриваемостью балкона с улицы, создавали на нем приватные, анти-фасады.

Это была тактика неосознанного сопротивления, описанная де Серто — использование навязанных структур (типового жилья) для сугубо личных, подчас противоположных изначальному замыслу целей. Балкон становиться своеобразной точкой накопления: «Зачем выбрасывать банку из под горчицы или оставшиеся обои, может они когда-нибудь пригодятся? Может отклеятся старые, а может нужен будет какой-нибудь лист для чертежа» — словно листа для чертежа может не оказаться ни под рукой, ни в магазине.