Нигредо. Философский хеллоиун
Тимоти Мортон однажды с досадой написал в своём блоге: «Они украли у нас тьму» (правда, вскоре отозвал обвинение, удалив эту запись). Вероятно, Мортон рассердился, потому что «тёмная экология» была придумана им как принятие экологической меланхолии и человеческой малости в сравнении с гиперобъектами типа глобального потепления. Это была тьма честности, смирения и мужества жить в мире-не-для-нас. Однако многие философы спекулятивного поворота, заявившие о своём фундаментальном антиантропоцентризме и поначалу использовавшие «тёмные» культурные феномены (Лавкрафта, хоррор-кино, блэк-метал и т. п.) скорее как метафорический ряд для указания на радикально нечеловеческое и эпистемологически непроницаемое — позже как будто аппроприировали эту эстетику, превратив её из аллегории в романтический фирменный стиль.
Критики справедливо замечают, что непознаваемое ноуменальное — не враждебно, а просто реально. Даже лавкрафтианские чудища, кажется, просто к нам индифферентны. Для того, чтобы зарегистрировать враждебность и ужас, нужен человек — а вот как раз человеку спекулятивный реализм в доступе к реальному-то и отказывает.
Эпистемологическая темнота была незаметно подменена моральной. Но если мы внимательно прочитаем Хармана, то убедимся, что «чёрный шум» его объектов не ужасен, а удивителен: мир всегда больше и богаче наших представлений о нём, и даже в маленьком мыльном пузыре таятся бездны. В «Аксиомах тёмной онтологии» Брайант пишет о контингентности и анархии — то есть об абсолютных случайности и беспорядке. Но он же добавляет: «тёмные онтологи испытывают удивление, благоговение и глубокое почтение к вещам именно потому, что всё случайно, бессмысленно и поэтому незаменимо».
Вероятно, брендированный таким образом спекулятивный реализм проще коммодифицировать или хотя бы просто привлечь новых адептов, которым нравится всё мрачное? Надо сознаться, что именно это и сработало в нашем случае: нам понравились чёрные обложки русского перевода трёхтомника «Horror of Philosophy» Юджина Такера и тематического («тёмного») выпуска журнала «Логос». «Weird-realism», «Призраки моей жизни», «Звёздно-спекулятивный труп», «Щупальца длиннее ночи», «Нечто: феноменология ужаса», «Динамика слизи», «Заводить сородичей в хтулуцене» — вот что стоит на нашей книжной полке (а теперь ещё, надеемся, и «Нигредо»), и этот список похож на треклист блэк-метал альбома. Новая книга Мортона будет называться попросту «Ад». А что там под этими макабрическими обложками? Размышления о зазоре между реальным и чувственным, эпистемологический тупик картезианства, критика позднего капитализма, экология и феминизм.
Итак, спекулятивные философы нарядились чертями и с удовольствием пугают корреляционистов и прочих обывателей, одновременно приманивая подобных нам любителей чёрного цвета. Но всё же, может статься, этот хеллоуин ещё зачем-то нужен? Как заметил Андрей Шишков в предисловии к нашей книге, популярность тёмных онтологий может быть симптомом культурной усталости от «бесконечного полярного дня» модерна, который довёл нас до изнеможения, нестерпимой рези в глазах и желания найти хоть какую-то тень, в которой можно спрятаться и, по точнейшему выражению Шишкова, «выспаться». Действительно, кажется, что в двадцатые годы двадцать первого века мы все попали в залитую холодным светом кошмарную прозекторскую, где нас вскрывают, и из нас лезет реальное: реальное геополитики, реальное капитализма и реальное самой людской природы. От этого человеческого реального хочется уползти в реальное нечеловеческое — хотя бы затем, чтобы невыносимый ужас сменился иной, чуть более терпимой и менее пронзительной формой ужаса.
Нашим патроном мог бы стать Джек Скеллингтон из фильма Тима Бёртона. В «Кошмаре перед Рождеством» Джек случайно попадает в Рождественский город. Вдохновлённый, он решает «улучшить» светлый праздник, перелицовывая его на свой мрачно-фантастический лад — с соответствующими последствиями для Санта-Клауса, детей, всей праздничной этики и для самого себя — в конце концов его сбивают силы ПВО. Его действия — не злонамеренны, но инфантильны: Джек не понимает сути чужого праздника, и его поступки оборачиваются катастрофой. Он возвращается во тьму — обогащённый, однако, новым опытом и новой любовью.
Джек — трагикомическая фигура, «на лицо ужасная, добрая внутри». Он чудовище, но он подобен фотоплёнке, на которой под действием Рождественского света проступил человеческий образ. Возможно, это единственный способ — довести «нечеловеческое» до степени «слишком нечеловеческого», где оно энантиодромически становится «человеческим». Честертон писал: «Читателя и зрителя нужно застать врасплох, подойти к нему с тыла. Художник или писатель должен осветить вещи заново, и не беда, если он осветит их ультрафиолетовыми лучами, невидимыми для прочих, скажем тёмным, лиловым светом тоски и безумия». Важно понимать: нигредо и вообще любая тёмная онтология — это рабочая стадия, а не финальное состояние: она необходима, но застревать в ней — значит упустить саму суть алхимического процесса. В конце концов, Хеллоуин — это Канун дня всех святых.
